Критерии успеха и жизненная позиция личности

Говорят ли люди правду?

Во-вторых,
экономические и психологические методики очень часто опираются на субъективные оценки
переживания счастья, полученные с помощью социологических опросов с более или
менее прямой постановкой вопросов вроде «Насколько вы сейчас счастливы?». Но встает
вопрос, достоверны ли ответы на такие прямые вопросы, понимают ли люди, о чем
их спрашивают и насколько искренне они отвечают?

Возможно, именно из-за нежелания людей напрямую говорить о своем счастье, Япония часто занимает низкие места по показателям уровня счастья в социологических опросах. Более того, Каведжия пишет, что счастье в Японии связано не с индивидуальным чувством, а с хорошими взаимоотношениями с людьми, даже если такие отношения требуют компромиссов и усилий. Японцы считают, что счастье достигается тогда, когда ты заботишься о своих близких, исполняешь свой долг и когда, в свою очередь, другие заботятся о тебе. То есть счастье для японцев — это не абсолютное чувство радости и удовлетворения жизнью, а некий акт балансирования между разными жизненными ориентациями: на независимость и зависимость, социальность и автономность, заботу о других и получении поддержки.

Определение счастья

Во-первых, антропологи
настаивают, что универсального определения счастья не существует, а
следовательно, как его измерять и сравнивать, если в разных культурах оно осознается
и выражается по-разному? Порой даже найти подходящий перевод этого слова с
одного языка на другой очень сложно.

В связи с трудностями перевода и расплывчатостью понятий антропологи используют совершенно отличные от психологии и экономики подходы. Вместо того, чтобы задавать людям из разных стран вопросы о том, насколько они счастливы, антропологи стараются распознать, в каких терминах и понятиях люди рассуждают о своей жизни, о ее смысле и о жизненных ценностях. Вместо исследования «счастья» в его современном западном понимании как «чувства, когда все хорошо» (feeling good), антропологи больше заинтересованы в кросс-культурном анализе представлений о том, что значит «жить хорошо» (living well), что такое «благополучие» (wellbeing) и «хорошая жизнь» (good life).

Ключевой момент здесь — это разделение между «чувствовать» и «быть»: стремимся ли мы «чувствовать себя счастливыми» или «быть счастливыми»?

Антропологический подход

В связи с вышеперечисленной критикой количественных исследований
современная антропология отдает предпочтение качественному анализу,
основанному на этнографическом материале. Изучая счастье, антропологи
никогда не формулируют вопросы о нем напрямую. Вместо этого они
отправляются в длительные экспедиции, в ходе которых живут среди людей
иной культуры по нескольку месяцев и даже лет, разговаривают с ними и
наблюдают за их поведением в самых разных ситуациях.

С точки зрения Уокера, эти
два вида счастья несколько похожи на древнегреческое разделение между гедонией
(субъективным кратковременным чувством радости и наслаждения) и эвдемонией
(скорее объективным состоянием процветания и успеха, основанного на добродетели).
Однако отличие представлений о счастье у урарина заключается в том, что безмятежность
и радость направлены не на индивидуальное счастье, а на коллективное. Такое
счастье связано с эмоциональным комфортом и поддержанием гармоничных
межличностных отношений. Но что особенно примечательно, у урарина, как и у
многих других народов, счастливая жизнь связана с гармоничными отношениями не
только между людьми, но и между людьми и природой, животными. Счастье
невозможно, если нарушены интересы окружающего мира.

Итак,
если подходить к определению счастья и его субъективному переживанию с антропологической
точки зрения, то становится ясно, что все сильно варьируется в зависимости от
социального и культурного контекста. Где-то счастье — это возможность самореализации
и достижения индивидуальных целей; в другой месте — это поддержание баланса
между индивидуальной автономией и зависимостью от близких и заботой о них; в третьем
— возможность вести жизнь в соответствии с моралью и общественными ценностями;
где-то еще — это безмятежное и гармоничное существование с обществом и природой.
«Жить хорошо» или «быть счастливым» также может быть связано с отсутствием
болезней, продуктивностью, экономическим успехом, стойкостью к неожиданным
ударам судьбы (resilience).

Такие антропологические исследования рассказывают нам не только о том, что «есть» счастье (what happiness is), но и как счастье «работает» и что оно «делает» (what happiness does).
Изучения счастья качественными, этнографическими методами, особенно в
рамках долгих полевых исследований, позволяет понять, как народы из
разных уголков мира отвечают на фундаментальные вопросы о том, как
прожить жизнь, как ее закончить и что значит быть человеком.

Венера Халикова

Исторические перемены

И в-четвертых, сравнительные
модели измерения уровня счастья не учитывают тот факт, что представления о
счастье меняются не только от культуры к культуре, но и со сменой исторических
периодов. Счастье — динамическая категория: понимание счастья в любой стране в
настоящее время и то понимание, которое существовало там же в прошлом, будут
различными.

Как рассказывает исследовательница Дина Фриман, поначалу, когда она
только приехала жить среди этого народа, ей иногда хотелось побыть
одной, но ее не оставляли даже на десять минут. Когда она пыталась
объяснить, что ей просто нужно подумать, жители ее не понимали, потому
что само слово «думать» у этого народа сопряжено со значением
«беспокоиться». То есть если кто-то говорит, что он хочет посидеть и
подумать, то это звучит так, как будто у него что-то не в порядке. Таким
образом, в 1990-х годах, представления о счастливой жизни у гамо
связывались с постоянным общением, шутками и совместным распитием кофе.

Через
двадцать лет, когда народ гамо перешел к рыночной экономике и у него появились
такие проблемы, как воровство и экономическое неравенство, культура солидарности
стала уступать место соревновательности и даже отчужденности. Но благодаря распространению
учения пятидесятников и обращению в новую веру народ гамо сформировал новую
модель счастья, связанную с духовностью, внутренней любовью и благодарностью.
Этот пример наглядно демонстрирует, как идеи о счастье и его переживание способны
кардинально изменится всего за 15-20 лет.

Если же взять более отдаленные исторические эпохи, то отличным
примером является сама Европа. В современном западном обществе счастье
воспринимается как субъективное чувство удовлетворения жизнью, которое
доступно каждому и ответственность за достижения которого лежит на самом
человеке. Но согласно историческим исследованиям, такое представление
сложилось лишь в эпоху Возрождения. В античном мире счастье считалось
большой удачей, чудом и благословением, ниспосланным богами и
недоступным человеческому контролю. Лишь в трудах Платона и Аристотеля
можно заметить формирование идеи об индивидуальной ответственности за
счастье.

Лишь
постепенно этот элемент случайности исчез, превратив happiness в состояние,
определяемое человеческими действиями, усилиями, выбором. Именно поэтому, указывает
Ахмед, несчастье в современном мире воспринимается как личный провал,
как ситуация, в которой человек не приложил достаточных усилий, чтобы быть
счастливым. Исследовательница даже предлагает вернуться к исходному толкованию
счастья как удачи — и перестать за ним гнаться.